Невыносимая лёгкость бытия

А бытие наше таково.
Затерялись на форуме следы романтиков. Обнищали мы на них, кажется.
В добавок к этому- то нас "доброжелатели" вирусами регулярно снабжают, то сами мы друг друга поедаем. Так хочется разбавить всё это с лёгкостью, да так, чтобы невыносимо нам всем стало спорить зло.
Иллюзия? - Возможно.
Но пусть эта тема попытается ещё раз посеять то далёкое разумное, доброе, вечное.
И, пожалуйста, давайте не будем ругаться здесь вообще.

Наслышана я от форумчан о теме "Кофе и сигареты". Увы, не застала её. Но вспоминают люди эту тему. Говорят, отличалась она как творческим, так и домашним уютом.
Дважды в одну воду не входят. Но раз люди вспоминают, значит тянет их в уют.

Итак, я начну, а у кого будет желание- подхватывайте. Проза, лирика, музыка- пусть друг друга сменяют и переплетаются))
Желание открыть эту тему совпало с творческим порывом)) С наступившим сегодня октябрём всех))

Осенний вальс

Октябрь поджигает лист в ветpaх дрожащий,
В моих ладонях снова мокнет серый день.
Осенний вальс, воспоминания кружащий,
Уносит лето, превращая нашу нежность в тень.

Ищу следы его под тяжестью туманов,
В печальной мудрости несказанных речей,
В изящной тонкости классических романов
И в вечной сырости октябрьских ночей.

Он трость забыл. И ноты на рояле.
А вместо них забрал мой дивный сон,
Что на рассвете его губы прошептали,
О том, как Вальс был в твою девушку влюблён.

 

Между тем, что я думаю,
тем, что я хочу сказать,
тем, что я, как мне кажется, говорю,
и тем, что вы хотите услышать,
тем, что, как вам кажется, вы слышите,
тем, что вы слышите,
тем, что вы хотите понять,
тем, что вы понимаете,
стоит десять вариантов возникновения непонимания.
Но все-таки давайте попробуем...

(с) Бернард Вербер


Попробуем))

 

Приятно осознавать, что есть с кем пробовать))И хотелось бы свести непонимание к минимуму))

О понимании

Когда-то что-то может быть
Зачем-то где-то там,
Когда, наверно, не забыть
Уже ни вам, ни нам
И даже просто никому
И просто не за что
И уж, конечно, потому,
Что именно никто.
Когда никто, тогда нигде,
Ни в ком- ни в нас, ни в вас,
А если может быть везде,
То может и как раз))

(с) Дольский

Вот так и живём))

 

В продолжение темы осени, музыки и любви.

Не получилось у меня найти видеоролик, который бы полностью соответствовал моим представлениям, сопровождающим эту музыкальную композицию. Я люблю наблюдать за руками или скорее всего за пластикой рук, когда они прикасаются к клавишам рояля.
Поэтому, в дополнение к осенним пейзажам на видео, оставлю ссылку, которая, как мне кажется, добавит пару штрихов нежности и элегантности.

 

Осень. Город. Настроение.

Осень. Именно это время года отличается своим особенным вкусом, цветом и ,пожалуй, запахом. «У отлюбивших листьев -- запах свой...» Это сезон всеобщей грусти, запутавшихся мыслей и непонятно зачем тревожащих тебя чувств...Сегодня в голове крутится запомнившаяся фраза: «Когда ты идешь и на тебя падают листья – это кто-то думает о тебе...». Иду и замечаю -- весь город засыпан листьями ... словно чьими-то записками...Красиво так...мой город -- в осенних записках! Они – везде... лежат на капоте горсткой брошенных приветов , приклеиваются ладошками на стекла разноцветных машин , каплями красок разбросаны на зеленых еще газонах, кем-то красиво оставлены на скамейках, ими же украшен и серый цвет тротуаров. Наверное... все эти записки – о любви...»...Люблю...отзовись», «Где ты...», « Вспоминаю ...скучаю»... И ветер кружит их, кружит...словно заново перечитывая...и какие-то бросает мне под ноги...Я же бездумно отбрасываю их в сторону. Может, зря я так? Может, надо было на пару секунд замедлить свой бег, тоже вспомнив? А они скользят по волосам, да так и остаются лежать...чьи-то цветные мысли...непрочитанные, неполученные.... Подумайте обо мне еще...

 

Романтически наследила ))

 

Вошла в приют романтиков. Может, поселюсь здесь, а может вскоре покину, как многие другие приюты.
Пусть и не об осени, но все же:

Золотисто-лучистыми искрами
Рассыпались аккорды звёздные,
Столь мучительно были быстрыми,
Нежно по небу плыли – гордые.
Задевая за струны души
Звездопады огней и звуков,
Пробивая тенистые гущи,
Дарят людям сладчайшие муки,
И роятся в сердцах поэтов,
Их мечтательностью согреты.

 

Думаю.
И ещё думаю.
А потом опять думаю.
И в конце концов без конца всё думаю и думаю.

А Мысли Гуляют.
Одна из них намекает мне, что прогулка- это одно из самых любимых её занятий. Pазве кто-нибудь умеет гулять как мысли? Где угодно, когда угодно, с кем угодно и как угодно. И даже с закрытыми глазами. И даже там, где их никогда не было.
Мне бы так..
Но сегодня они меня удивили.
В одно время, одна мысль умудрилась гулять .. я бы сказала- в разных городах, но этого мало. Странах? Кто знает, может и этого не достаточно. Не ошибусь лишь в одном- она гуляла не только со мной. Потому что после прогулки со мной, встретила я её дома уже погулявшей с романтично наследившей девушкой.

-Предательница.. А я-то думала, ты гуляла только со мной.
- Не сердись. Я же гулящая.. Вы, люди, наверное глупости всякие думаете, когда моё имя слышите? А я всего лишь гулять люблю.. Знаешь, как мне мыслится, когда я по миру гуляю? И разве есть вина моя в том, что все вы об одном думаете в одно время? И потом.. я же женщина. Морочить собой одну голову было бы для меня слишком не естественно,- сказала она, сбросив лаковые осенние туфли на широком, высоком каблуке в центре прихожей. Вторая туфля, кажется, устала больше первой и тут же упала на бок, пнув свою пару тупым носом в нос. Её тонкий кожаный ремешок с овальной металлической пряжкой издал последний "шмяк" и вальяжно растянулся на потёртом временем паркете.
- Чай будешь?- спросила я.
- Да. Из чашки с трещинкой.
И мы с Мыслью замолчали. Мы всегда молчим, когда думаем об одном.
Я заваривала ей чай, а она стояла ко мне спиной и смотрела в окно. В этот раз Мысль смотрела дальше, чем видела. И не улыбалась, как обычно.
"Опять гуляет", -подумала я.

А за окном кружили листья. И золотисто-лучистыми искрами рассыпались аккорды звёздные.

Посмотреть вложение 41854

 

О'Генри "Последний лист"

Одна из прекраснейших историй в мировой литературе.
Благодаря форуму, память вытащила её ещё раз на поверхность.


В небольшом квартале к западу от Вашингтон-сквера улицы перепутались и переломались в короткие полоски, именуемые проездами. Эти проезды образуют странные углы и кривые линии. Одна улица там даже пересекает самое себя раза два. Некоему художнику удалось открыть весьма ценное свойство этой улицы. Предположим, сборщик из магазина со счетом за краски, бумагу и холст повстречает там самого себя, идущего восвояси, не получив ни единого цента по счету!
И вот люди искусства набрели на своеобразный квартал Гринич-Виллидж в поисках окон, выходящих на север, кровель ХVIII столетия, голландских мансард и дешевой квартирной платы. Затем они перевезли туда с Шестой авеню несколько оловянных кружек и одну-две жаровни и основали "колонию".
Студия Сью и Джонси помещалась наверху трехэтажного кирпичного дома. Джонси- уменьшительное от Джоанны. Одна приехала из штата Мэйн, другая из Калифорнии. Они познакомились за табльдотом одного ресторанчика на Воcьмой улице и нашли, что их взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава вполне совпадают. В результате и возникла общая студия.
Это было в мае. В ноябре неприветливый чужак, которого доктора именуют Пневмонией, незримо разгуливал по колонии, касаясь то одного, то другого своими ледяными пальцами. По Восточной стороне этот душегуб шагал смело, поражая десятки жертв, но здесь, в лабиринте узких, поросших мхом переулков, он плелся нога за ногу.
Господина Пневмонию никак нельзя было назвать галантным старым джентльменом. Миниатюрная девушка, малокровная от калифорнийских зефиров, едва ли могла считаться достойным противником для дюжего старого тупицы с красными кулачищами и одышкой. Однако он свалил ее с ног, и Джонси лежала неподвижно на крашеной железной кровати, глядя сквозь мелкий переплет голландского окна на глухую стену соседнего кирпичного дома.
Однажды утром озабоченный доктор одним движением косматых седых бровей вызвал Сью в коридор.
- У нее один шанс... ну, скажем, против десяти, - сказал он, стряхивая ртуть в термометре. - И то, если она сама захочет жить. Вся наша фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает?
- Ей... ей хотелось написать красками Неаполитанский залив.
- Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, например, мужчины?
- Мужчины? - переспросила Сью, и ее голос зазвучал резко, как губная гармоника. - Неужели мужчина стоит... Да нет, доктор, ничего подобного нет.
- Ну, тогда она просто ослабла, - решил доктор. - Я сделаю все, что буду в силах сделать как представитель науки. Но когда мой пациент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы она хоть раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти вместо одного из десяти.
После того, как доктор ушел, Сью выбежала в мастерскую и плакала в японскую бумажную салфеточку до тех пор, пока та не размокла окончательно. Потом она храбро вошла в комнату Джонси с чертежной доской, насвистывая рэгтайм.
Джонси лежала, повернувшись лицом к окну, едва заметная под одеялами. Сью перестала насвистывать, думая, что Джонси уснула.
Она пристроила доску и начала рисунок тушью к журнальному рассказу. Для молодых художников путь в Искусство бывает вымощен иллюстрациями к журнальным рассказам, которыми молодые авторы мостят себе путь в литературу.
Набрасывая для рассказа фигуру ковбоя из Айдахо в элегантных бриджах и с моноклем в глазу, Сью услышала тихий шепот, повторившийся несколько раз. Она торопливо подошла к кровати. Глаза Джонси были широко открыты. Она смотрела в окно и считала - считала в обратном порядке.
- Двенадцать, - произнесла она, и немного погодя: - одиннадцать, - а потом: - "десять" и "девять", а потом: - "восемь" и "семь" - почти одновременно.
Сью посмотрела в окно. Что там было считать? Был виден только пустой, унылый двор и глухая стена кирпичного дома в двадцати шагах. Старый-старый плющ с узловатым, подгнившим у корней стволом заплел до половины кирпичную стену. Холодное дыхание осени сорвало листья с лозы, и оголенные скелеты ветвей цеплялись за осыпающиеся кирпичи.
- Что там такое, милая? - спросила Сью.
- Шесть, - едва слышно ответила Джонси. - Теперь они облетают гораздо быстрее. Три дня назад их было почти сто. Голова кружилась считать. А теперь это легко. Вот и еще один полетел. Теперь осталось только пять.
- Чего пять, милая? Скажи своей Сьюди.
- Листьев. На плюще. Когда упадет последний лист, я умру. Я это знаю уже три дня. Разве доктор не сказал тебе?
- Первый раз слышу такую глупость! - с великолепным презрением отпарировала Сью. - Какое отношение могут иметь листья на старом плюще к тому, что ты поправишься? А ты еще так любила этот плющ, гадкая девочка! Не будь глупышкой. Да ведь еще сегодня доктор говорил мне, что ты скоро выздоровеешь... позволь, как же это он сказал?.. что у тебя десять шансов против одного. А ведь это не меньше, чем у каждого из нас здесь в Нью-Йорке, когда едешь в трамвае или идешь мимо нового дома. Попробуй съесть немножко бульона и дай твоей Сьюди закончить рисунок, чтобы она могла сбыть его редактору и купить вина для своей больной девочки и свиных котлет для себя.
- Вина тебе покупать больше не надо, - отвечала Джонси, пристально глядя в окно. - Вот и еще один полетел. Нет, бульона я не хочу. Значит, остается всего четыре. Я хочу видеть, как упадет последний лист. Тогда умру и я.
- Джонси, милая, - сказала Сью, наклоняясь над ней, - обещаешь ты мне не открывать глаз и не глядеть в окно, пока я не кончу работать? Я должна сдать иллюстрацию завтра. Мне нужен свет, а то я спустила бы штору.
- Разве ты не можешь рисовать в другой комнате? - холодно спросила Джонси.
- Мне бы хотелось посидеть с тобой, - сказала Сью. - А кроме того, я не желаю, чтобы ты глядела на эти дурацкие листья.
- Скажи мне, когда кончишь, - закрывая глаза, произнесла Джонси, бледная и неподвижная, как поверженная статуя, - потому что мне хочется видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать. Я устала думать. Мне хочется освободиться от всего, что меня держит, - лететь, лететь все ниже и ниже, как один из этих бедных, усталых листьев.
- Постарайся уснуть, - сказала Сью. - Мне надо позвать Бермана, я хочу писать с него золотоискателя-отше*льника. Я самое большее на минутку. Смотри же, не шевелись, пока я не приду.
Старик Берман был художник, который жил в нижнем этаже под их студией. Ему было уже за шестьдесят, и борода, вся в завитках, как у Моисея Микеланджело, спускалась у него с головы сатира на тело гнома. В искусстве Берман был неудачником. Он все собирался написать шедевр, но даже и не начал его. Уже несколько лет он не писал ничего, кроме вывесок, реклам и тому подобной мазни ради куска хлеба. Он зарабатывал кое-что, позируя молодым художникам, которым профессионалы-натур*щики оказывались не по карману. Он пил запоем, но все еще говорил о своем будущем шедевре. А в остальном это был злющий старикашка, который издевался над всякой сентиментальностью и смотрел на себя, как на сторожевого пса, специально приставленного для охраны двух молодых художниц.
Сью застала Бермана, сильно пахнущего можжевеловыми ягодами, в его полутемной каморке нижнего этажа. В одном углу двадцать пять лет стояло на мольберте нетронутое полотно, готовое принять первые штрихи шедевра. Сью рассказала старику про фантазию Джонси и про свои опасения насчет того, как бы она, легкая и хрупкая, как лист, не улетела от них, когда ослабнет ее непрочная связь с миром. Старик Берман, чьи красные глаза очень заметно слезились, раскричался, насмехаясь над такими идиотскими фантазиями.
- Что! - кричал он. - Возможна ли такая глупость - умирать оттого, что листья падают с проклятого плюща! Первый раз слышу. Нет, не желаю позировать для вашего идиота-отшельника. Как вы позволяете ей забивать голову такой чепухой? Ах, бедная маленькая мисс Джонси!
- Она очень больна и слаба, - сказала Сью, - и от лихорадки ей приходят в голову разные болезненные фантазии. Очень хорошо, мистер Берман, - если вы не хотите мне позировать, то и не надо. А я все-таки думаю, что вы противный старик... противный старый болтунишка.
- Вот настоящая женщина! - закричал Берман. - Кто сказал, что я не хочу позировать? Идем. Я иду с вами. Полчаса я говорю, что хочу позировать. Боже мой! Здесь совсем не место болеть такой хорошей девушке, как мисс Джонси. Когда-нибудь я напишу шедевр, и мы все уедем отсюда. Да, да!
Джонси дремала, когда они поднялись наверх. Сью спустила штору до самого подоконника и сделала Берману знак пройти в другую комнату. Там они подошли к окну и со страхом посмотрели на старый плющ. Потом переглянулись, не говоря ни слова. Шел холодный, упорный дождь пополам со снегом. Берман в старой синей рубашке уселся в позе золотоискателя-отше*льника на перевернутый чайник вместо скалы.
На другое утро Сью, проснувшись после короткого сна, увидела, что Джонси не сводит тусклых, широко раскрытых глаз со спущенной зеленой шторы.
- Подними ее, я хочу посмотреть, - шепотом скомандовала Джонси.
Сью устало повиновалась. И что же? После проливного дождя и резких порывов ветра, не унимавшихся всю ночь, на кирпичной стене еще виднелся один лист плюща - последний! Все еще темнозеленый у стебелька, но тронутый по зубчатым краям желтизной тления и распада, он храбро держался на ветке в двадцати футах над землей.
- Это последний, - сказала Джонси. - Я думала, что он непременно упадет ночью. Я слышала ветер. Он упадет сегодня, тогда умру и я.
- Да бог с тобой! - сказала Сью, склоняясь усталой головой к подушке. - Подумай хоть обо мне, если не хочешь думать о себе! Что будет со мной?
Но Джонси не отвечала. Душа, готовясь отправиться в таинственный, далекий путь, становится чуждой всему на свете. Болезненная фантазия завладевала Джонси все сильнее, по мере того как одна за другой рвались все нити, связывавшие ее с жизнью и людьми.
День прошел, и даже в сумерки они видели, что одинокий лист плюща держится на своем стебельке на фоне кирпичной стены. А потом, с наступлением темноты, опять поднялся северный ветер, и дождь беспрерывно стучал в окна, скатываясь с низкой голландской кровли.
Как только рассвело, беспощадная Джонси велела снова поднять штору.
Лист плюща все еще оставался на месте.
Джонси долго лежала, глядя на него. Потом позвала Сью, которая разогревала для нее куриный бульон на газовой горелке.
- Я была скверной девчонкой, Сьюди, - сказала Джонси. - Должно быть, этот последний лист остался на ветке для того, чтобы показать мне, какая я была гадкая. Грешно желать себе смерти. Теперь ты можешь дать мне немного бульона, а потом молока с портвейном... Хотя нет: принеси мне сначала зеркальце, а потом обложи меня подушками, и я буду сидеть и смотреть, как ты стряпаешь.
Часом позже она сказала:
- Сьюди, надеюсь когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив.
Днем пришел доктор, и Сью под каким-то предлогом вышла за ним в прихожую.
- Шансы равные, - сказал доктор, пожимая худенькую, дрожащую руку Сью. - При хорошем уходе вы одержите победу. А теперь я должен навестить еще одного больного, внизу. Его фамилия Берман. Кажется, он художник. Тоже воспаление легких. Он уже старик и очень слаб, а форма болезни тяжелая. Надежды нет никакой, но сегодня его отправят в больницу, там ему будет покойнее.
На другой день доктор сказал Сью: - Она вне опасности. Вы победили. Теперь питание и уход - и больше ничего не нужно.
В тот же вечер Сью подошла к кровати, где лежала Джонси, с удовольствием довязывая ярко синий, совершенно бесполезный шарф, и обняла ее одной рукой - вместе с подушкой.
- Мне надо кое-что сказать тебе, белая мышка, - начала она. - Мистер Берман умер сегодня в больнице от воспаления легких. Он болел всего только два дня. Утром первого дня швейцар нашел бедного старика на полу в его комнате. Он был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли насквозь и были холодны, как лед. Никто не мог понять, куда он выходил в такую ужасную ночь. Потом нашли фонарь, который все еще горел, лестницу, сдвинутую с места, несколько брошенных кистей и палитру с желтой и зеленой красками. Посмотри в окно, дорогая, на последний лист плюща. Тебя не удивляло, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да, милая, это и есть шедевр Бермана - он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.

 

сегодня проснулась..из окна по соседству доносились звуки ....знакомой песни...
Что такое осень - это небо,Плачущее небо под ногами.В лужах разлетаются птицы с облаками.Осень, я давно с тобою не был.В лужах разлетаются птицы с облаками.Осень, я давно с тобою не был.Осень, в небе жгут корабли.Осень, мне бы прочь от земли.Там, где в море тонет печаль,Осень - темная даль.Что такое осень - это камни,Верность над чернеющей Невою.Осень вновь напомнила душе о самом главном,Осень, я опять лишен покоя.Осень вновь напомнила душе о самом главном,Осень, я опять лишен покоя.Осень, в небе жгут корабли.Осень, мне бы прочь от земли.Там, где в море тонет печаль,Осень - темная даль.Что такое осень - это ветерВновь играет рваными цепями.Осень, доползем ли, долетим ли до ответаЧто же будет с родиной и с нами?Осень, доползем ли, долетим ли до рассвета,Осень, что же будет завтра с нами?Осень, в небе жгут корабли.Осень, мне бы прочь от земли.Там, где в море тонет печаль,Осень - темная даль.Тает стаей город во мгле,Осень, что я знал о тебе?Сколько будет рваться листва,Осень вечно права.

...листопад прошел в Москве без меня..оказавшись на Родине, я уже увидела стога листьев в парках и скверах моей Москвы...ладошки...каждый лист как ладошка...со своими линиями...и только кажется на первый взгляд ..что все листья одинаковые....как и на человеческой ладошке на каждом из них свои неповторимые линии..кисти деревьев на земле и уже увядают потихоньку..чернеют..гуляла вчера в парке днем....делала фотки...

 

Ладошки.
Слово красивое. Трогательное такое.

У меня это слово вызывает целый образ из прошлого. Вспомнилось, как когда-то под окнами собирались ребята и бренчали на гитарах Маркина:
Перчатки снимешь прямо у дверей,
Небрежно бросишь их на подоконник:
"Я так замёрзла,-скажешь,- обогрей"
И мне протянешь зябкие ладони..

Эх, уж и вспомнить что есть.
Стареем-с..

Осень без Бабьего лета- это неполноценная осень. Хотя, нам до него- ещё время есть. Но добавить пару градусов виртуального тепла в октябре- не помешает.
Так что, девчата, пройдёмся босечком по песочку?

Заглядывающие сюда молчаливые ребята, целовать песочек не обязательно, а согреть вашим любимым девушкам ладошки- это всегда приятно. Обоим.



Или так..

 

Осенний салют

 

Попали))

Тепло любви в холодаx осени))

В парке ива с ветрами венчается,
Совершая роскошный обряд
И на счастье им медь осыпается,
Украшая невесты наряд.

В зеркалах у пруда хороводами,
Обрывая со страстью фату,
Слёзный ливень ударит разводами,
Предвкушая её наготу.

На рассвете укрыта туманами,
И лишь ветер ласкает ей прядь,
От любви своей будучи пьяными,
Мою осень спешат целовать.

 

Дни мои стремительно улетали из рук. Они летели прочь кричащими чайками, унося от меня в заливы Памяти шуууум моря... солнечными листьями, согревая прощальным теплом мою уставшую грусть, воздушно вибрирующими перышками, которые оставляли мне на удачу смешливые ангелы, розовыми шарами, устремленными в голубое Никуда, торопливыми мыслями, забирающими то, что ушло и оставляющими в смятении то , что случилось...Я их сама отпускала...как выпускают птиц из клетки, когда они не поют, а тоскливо заглядывают в вашу душу...даже не задумываясь, с чем-же останусь здесь...в своих владениях. Как правильно заметил один мудрый человек - '' Люди вместо мостов строят стены''. Я же выстроила целые замки, по странным залам которых и хожу теперь Королевой Улетающего Времени. Своим подданным я вернула свободу, открыв все двери...''Стучитесь и Вам откроют...'' Ко мне же теперь не надо стучаться -- я оставила как входы, так и выходы открытыми. И со мной остался только Ветер, который носится по пустым замкам Псом, свободным от привязанностей...Это Осень...

 

По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

 

Это был необыкновенно красивый город.
Никто не встречал человека, который бы его видел, но многие рассказывали, что они в нём живут. И поэтому казалось, что рано или поздно его все увидят как на картине и будут часами рассматривать вместе; то молча, любуясь его лёгкостью, то как в лаборатории - изучая, анализируя, обмениваясь мнениями и делая выводы.
"Лучше один раз увидеть.." Так, кажется?
Что-то в нём было книжное. Вечно голубое небо, бело-розовые облака, солнечные листья. Но самое удивительное- это замки. Белые и лёгкие как пух. Да и сами они были похожи на облака. Резные и ажурные. Рассказывают, что стены их удивительно крепкие. И не каждому, кто пытался их разрушить, удавалось это.
Господи, а зачем рушить-то? Красоту такую.
Ан нет. Витают в этом городе мечты. Белыми Птицами кружат они над воздушными замками и редко складывают крылья свои. Вот они-то и мечтают разрушить. Люди строят, а они.. Да ладно. Что с них возмёшь? Одним словом- Птицы.
А люди там живут в роскоши. А как же? У каждого по собственному замку. Ходють по залам просторным- звуками собственных шагов наслаждаются. И у каждого есть друг верный- Дог Мраморный. Видали мы таких. Стены Лувра теперь украшают. Королева в бронзе, а у ног её тот самый Мраморный. Кстати, Ветром его зовут. Не пёс, а уроган. Носится всё по замку. Тудым-сюдым, тудым- сюдым. Так и норовит хозяина с ног сбить. Но хозяeва в городе том- мама не горюй. Если такие замки сами себе отгрохали, то не шибко их собьёшь. Знаю я одного. Умный такой, по всему замку диваны расставил, чтобы падать приятно было. Догадайтесь попробуйте- Мраморный его сбил али сам отдохнуть решил.
Им самим всё кажется, что рухнут oни скоро и без помощи Ветра. А со стороны посмотришь.. как там говорят?- На таких весь мир держится? Стержень у них какой-то крепкий, сказывают. И где только такие стержни продают? Купила бы, ей Богу))
Так вот.. Всё бы ничего, но.. везде, где всё хорошо, должно быть обязательно всё плохо. Закон такой. И этим всем были в этом городе мосты. Которых вообще в этом городе никогда не было. Поэтому не могли сильные мира того ходить друг к другу в гости. Чай там с пряниками вместе пить, хиханьками-хаханьками обмениваться, нос друг другу утирать в часы пичалли, ну и вообще- за жизнь иногда пообщаться)). Лишь ветер доносил им известия о том, что есть,.. есть ещё на земле этой ум, честь и совесть не нашей эпохи (фраза случайно знакомая попалась)
Ветер.
Мы все ругаем его- холодно, дует, пронизывает. А он вон какой. Полезный. И не заметил, что мостов нет. Донёс нас друг до друга, достучался и вряд ли угомонится.
И это тоже осень))

Пойду форточку открою)) От кого-то из вас ко мне ветер в гости пожаловал))

 

Дана, заходите))

Спасибо. Понравилось. Это мост))

 

Почитала всех вас и что-то тоже захотелось что-нибудь про осень....

Осень листья рассыпала снова,
Приглушая шаги холодов.
Повторю я заветное слово,
Что спасло из постылых оков.
Плакса-дождь свою песню простую
Затянул моросящим баском.
Пусть заполнит он душу пустую,
Не хочу укрываться зонтом.
Осень стёрла сомненья и даты -
Старый хлам больше мной не храним,
Приложила туман, словно вату,
К ещё ноющим ранам моим.
Вдруг почувствую, как я устала,
Так крепка ещё памяти нить...
Мне любить осень силы давала,
А теперь помогла разлюбить.


Я жду дождя с его звенящей песней,
Тревожащей осеннюю листву.
Быть может, лёгкость прежняя воскреснет,
И я пойму, что всё ещё живу,
Что я могу найти кусочек счастья
В цветке и лужах, в блике на стене.
Что боль не будет душу рвать на части,
Что всё пройдёт, пусть дождь напомнит мне.
Разгладится морщинка меж бровями,
Что стала резче в этих хмурых днях,
Пусть смоют капли влажными словами
Следы былой усталости в глазах,
Расчертят небо струйками косыми...
Я вдруг на миг в тревоге замолчу:
Боюсь, что капли мне напишут имя
Того, о ком и думать не хочу. ( С. Капутикян)

 

В нашем полку прибавилось)) Это всегда приятно))
Значит не зря мне шептали листья в парке, что под их шелест пора собраться и выпить по чашечке кофе)) Если получится больше, чем по чашечке- значит кому-то здесь тепло. А если подобное кофепитие перейдёт в традицию, то жизнь и этой гранью прожита не зря))

И Вам спасибо))
Точно такой же мне сегодня свалился на голову))
Стало быть- доставили))

А этот Воздушный замок я стащила у Тараса Липольц)) В субботу стащить, кажется, иногда можно- вдохновение потребовало пятиминутный выходной))

***
Я построил свой замок воздушный
Где могу быть свободным от всех,
И когда мне становится душно,
Забираюсь по лестнице вверх.

Там, заботы свои отвергая,
Я гляжу с сожалением вниз,
Где они, копошась и ругаясь,
Захлебнувшись плюют в мою высь.

Наблюдаю, как там, у корыта,
Делят место за лучший кусок,
Но дорога ко мне им закрыта,
Этот замок надежно высок.

Человечество кажется свалкой
С высоты неприступных бойниц,
Но, когда их становится жалко,
Я спускаюсь по лестнице вниз.

 

Осеннее вино.

Дан, подойдет? Осенью, в замке? Когда Пес убежит?